О недрах «Спящей земли» и забайкальском Клондайке – разговор с профессором

Богатство Забайкальского края полезными ископаемыми – факт общеизвестный. Как и факт того, что при сём богатстве регион еле сводит концы с концами. О разработке забайкальских недр, горном деле и инженерных кадрах в забайкальской горнорудной промышленности рассказал профессор кафедры подземной разработки месторождений полезных ископаемых (ПРМПИ) горного факультета ЗабГУ, доктор технических наук Владимир Лизункин.

– Как бы вы оценили ситуацию с добычей полезных ископаемых в Забайкалье?

– Если вас интересует юго-восток, то по залежам полезных ископаемых он сравним с Удоканом, где помимо громадных запасов меди, есть и золото, каменный и коксующийся уголь, и ванадиевы руды – по запасам ванадия Удокан чуть ли не на втором месте в мире. Есть там, между прочим, и сынныирити – сырьё, которое может применяться для производства алюминия. Правда, технология переработки и обогащения этих минералов не разрабатывается в отличие от бокситов, которые сейчас являются основным для алюминия сырьём.

А с бокситами у нас проблемы ещё с советских времён. Добывались они на Урале, там было два рудника на севере и юге, но добываемого было мало. В 1989 году я ездил в командировку в составе делегации Министерства цветного металла, хотели купить у немцев комбайны, они нас спрашивали, не могли бы мы рассчитаться бокситами. Представитель делегации, начальник горного управления тогда ответил, мол, нет, нам самим не хватает, берём и в Африке, и в Азии, и чуть ли не даже в Южной Америке. То есть у нас проблемы с бокситами по-прежнему остаются, при том, что Удокан – это кладезь такой руды.

– А в чём основная проблема освоения Удокана и других месторождений в Забайкальском крае?

– Месторождение находится в северном районе, а северные районы у нас не обжиты, инфраструктуру там тяжело строить. Даже в советское время это было очень затратно. Плюс к этому, медь добывал у нас Норильск, вырабатывая 40 с лишним процентов всей продукции. Инженерных коммуникаций на Удокане нет. К тому же это сейсмический район, где сейсмика до 8 баллов доходит. Далее, гористый рельеф местности тоже осложняет и автомобильную и железнодорожную прокладку. Мне приходилось много ездить туда в командировки. Там горы 1 000-1 500 метров, а может и больше. Знаете, что получается: как только зима наступает, эти дороги, которые спиралью поднимаются, заносит снегом, появляется гололёд, начинаются перебои с транспортом. Машины опрокидываются, летят вниз. Все это сложности, конечно, решаются, но нужны финансовые вложения. Горное дело – оно вообще капиталоёмкое. А отдача начинается не так быстро. Построить открытый рудник в нормальных условиях – это, к примеру, 3 года по нормативам. А подземный небольшой рудник – это, как минимум, 5 лет надо, это же серьёзная штука.

У нас перспективы, несомненно, есть на юго-востоке и в других районах. Особенно это касается месторождений, близко находящихся к поверхности земли. При добыче открытым способом не такие большие вложения нужны, а если добыча идёт в районах более-менее развитых по инфраструктуре или не удалённых, то вообще хорошо. Юго-восток Забайкалья тем и хорош. Взять Дарасунское месторождение. Там добыто столько золота, сколько не добыли на Аляске во времена Джека Лондона, то есть во времена золотой лихорадки на реке Клондайк.

Открытая добыча – это дешёвый способ. Там за счёт наращивания объёмов можно быстрее и ввести рудник в эксплуатацию, и вернуть вложенные деньги. Средства ведь вкладывают либо свои, либо берут в банке, а там проценты. Так что много проблем, которых, конечно же, не было в советское время. Там по-другому было. Вот есть богатые рудники, а есть бедные. Но и те, и другие находятся в одинаковых финансовых условиях. Часть прибыли с богатых рудников правительство просто отнимало в директивном порядке и отправляло на поддержку бедных рудников или предприятий.

Но, с другой стороны, может оно и к лучшему, что сейчас не очень сильно функционируют добывающие предприятия. Вы же видите, как идёт у нас добыча полезных ископаемых. Помню, наши преподаватели в институте говорили: при капитализме всегда идёт хищническая отработка месторождений. Так и есть. Месторождения богатые, их покупают и начинают сильно эксплуатировать.

– А в западной части региона есть возможность добычи?

– Я, может, не очень компетентен, но мне кажется, что у нас можно было бы развивать и юго-запад, там тоже есть запасы. Например, в Красночикойском районе. Там есть хороший уголь, и золото есть. Но у нас же очень большие расстояния, и на легковой машине добраться тяжело, а возить грузы – тем более. Туда бы, конечно, тоже железную дорогу, в стратегическом плане это было бы отлично. Но кто этим займётся? Это опять же большие вложения.

Чикояне вообще интересный народ: у них есть шишка, белка, соболь и ягоды. И всё. Складывается ощущение, что им больше ничего не надо. Мы, говорят, и так неплохо живём. Природу погубите, говорят. Но если есть технологии, то можно всё сделать без ущерба природе. Тем более, сейчас лес не выпиливается особенно для добычи. На стойки и крепления же идёт сейчас металл, бетон и железобетон. Этого раньше не было, а сейчас такого не допустит никто. Но чикояне продолжают бороться за свои леса.

Перспективы, конечно же, есть. Но опять проблема с финансами, ещё кризисы... Откровенно говоря, такое ощущение, что они никогда не закончатся.

– Местные специалисты востребованы на рудниках?

– Я бы сказал, что да, судя по тому, что приходят заявки с предприятий. В Краснокаменске, например, почти 100% инженеров и специалистов – выпускники нашей кафедры. Новоширокинский рудник, да почти везде на открытых работах – тоже наши выпускники. Конечно, когда компания покупает предприятие, тот же Дарасунский рудник, она присылает своё руководство, но это понятно. А основные-то кадры – все наши. Тут ещё вот в чём дело, у нас ведь не очень большие заработки, поэтому из других регионов никто не едет. А местные рабочие постоянно переезжают. Видят, к примеру, что в Новоширокинском зарплату подняли, едут туда из Краснокаменска. В Краснокаменске подняли зарплату – возвращаются. Вот такая система. С кадрами если и возникают проблемы, то они небольшие.

Бывают, однако, сложности, когда у предприятия появляется какой-то новый «президент», когда начинают вводить новую политику, проводить оптимизацию. С одной стороны, вроде и правильно, а с другой – случаи разного рода оптимизаций мы видим на примере медицины. А ведь это Москва заставляет. То есть так происходит не потому, что руководство предприятия этого хочет, а потому что в центре сказали: численность работников у нас такая-то, а должна быть такая-то. Вот и начинается сокращение рабочих там, где они нужны.

– А как бы вы оценили работу краевого правительства и государства в направлении добычи полезных ископаемых в Забайкалье?

– Я не думаю, что правительство плохо работает, просто у нас очень жёсткие условия. Но если бы сейчас занялись Балейским месторождением золота, то уже, наверное, через год бы там начали работы. Сильно не ошибусь. Потому что там просто бешеное содержание золота. Вложил рубль, а получил 10 после этого. Но, видимо, наши месторождения либо не вполне достаточны для того, чтобы у инвестора «загорелись глаза», либо требуют крупных вложений на один только подход туда, на коммуникации и прочее.

Пример нужно брать с Хиагды, уранового месторождения. Я слышал, правительство Бурятии не нарадуется. Предприятие ведь какие налоги платит, какие деньги идут в бюджет республики.

Я знаю, что у нас и программы, и предложения вносились в развитие горного дела. Но видите, мы может и сами медведи спящие. В европейской части России люди как-то поактивнее. Знаете, как Сибирь с татарского переводится? «Спящая земля». Вот мы и спим. Движения нет. А инвесторы что? Хорошо, что «Норникель» есть, но он здесь ведь из-за своих проблем: у них же в 30-х годах предприятия были построены в Норильске. Заключённые из ГУЛАГов строили. У них сейчас проблема уже возникает с собственными запасами, поэтому они вынуждены соображать, где что найти. Может быть, это нам стоит искать корпорации, провести «разведку», узнать, как у них с ресурсами и обращаться с предложениями.

Беспокоит большой отток населения, молодёжи. В этом плане надо правительству что-то делать. Скоро ведь обезлюдят места, а места эти нашим соседям-китайцам будет занять элементарно. Они пешком дойдут и расселятся. Почему ведь китайцы у нас востребованы? У них заработок небольшой по нашим меркам, но для их страны вполне приемлем, они не требуют соцпакетов и вообще обходятся дешевле, что в строительстве, что в любом другом деле.

Я не против того, чтобы китайцы инвестировали в добычу золота в Забайкалье. Но если вы деньги вкладываете свои, то давайте совместно работать, чтобы было и совместное инженерное обеспечение, и рабочие. У китайцев понятно, много людей. Но зато у нас сколько безработных? А это к чему приведёт? Мы можем вымереть как инженерно-техническая нация, останутся одни экономисты и юристы. Физику сейчас в школах преподают еле-еле, в регионе демографическая яма. На инженерно-технические специальности сейчас везде нехватка. А кто будет обслуживать фабрики, заводы, рудники?

По поводу аренды земли. Вам надо съездить в Верх-Читу или в Угдан, там есть теплицы, под которые китайцам выделили землю, и они выращивают рассаду. Я один раз туда зашёл с женой купить капусты. Я чуть не упал – там сплошной дуст и химия. Они же этим наши земли заражают. Если сдавать в аренду, то только под присмотром. Но, с другой стороны, мы же знаем, какой у нас «присмотр» – взятку дали, положили в карман и прошли мимо.

Государство помогает нам недостаточно, в отличие от других районов. Я поддерживаю Путина, он приостановил развал страны, который начал Ельцин. Но, с другой стороны, мне непонятно, почему средства от продажи нефти не идут на развитие промышленности, на открытие рудников, строительство фабрик, заводов, развитие сельского хозяйства.

Конечно же, надо разрабатывать. Я хоть и сказал, что не совсем рационально сейчас осуществляется добыча, не совсем те люди покупают и работают на месторождениях, но просто не надо работать хищнически, чтобы осталось и потомкам. А то мы сейчас испоганим всё, выхватим всё из земли, деньги кто-то получит – не мы, конечно, – куда-то эти деньги уйдут и всё.

А что у нас в Забайкалье остаётся развивать, чтобы мы стали приличнее жить? Только горное дело и сельское хозяйство. Я считаю, что в Забайкалье живёт героический народ, независимо от национальности, потому что здесь тяжелейшие условия, и только самые сильные духом люди живут здесь. Бывает, правда, что у них дух заканчивается, и они уезжают куда-нибудь в Краснодарский край. Где потеплее. Это не сибиряки.