Проза жизни. Редкое интервью главы Агинского о том, зачем ему алкогольный бизнес и кто из губернаторов лучший

Когда я в социальных сетях увидела главу, который пишет о своей жизни и работе прозу уровня «Русского Букера», я схватила диктофон, прыгнула в машину и погнала к нему. Андрей Дашин — 2,5 года как глава Агинского. И не намерен никуда уезжать.

Люблю возвращаться в свой родной поселок вечером, когда огни Западного длинным караваном проносятся за стеклом машины и натруженный мотор тихо урчит, торопясь домой.

В вечерней дымке видны порыжевшие от увядшей травы горбатые спины дальних сопок. Позади долгая дорога и сотни километров серого асфальта, много-много размышлений и городская суета.

Вдоль затихающей трассы под тихое бормотание желтых листьев запоздавшие прохожие торопятся нырнуть в теплые дома, где их ждет горячий чай, а вечный кочевник степной ветер перестает тыкаться в каждый закоулок и собирается уснуть до утра.

Мне кажется, эти вечерние часы — как граница между явью и сном, словно соединение множества миров, живущих днем каждый своей жизнью. Как гармоничное соединение двух противоположностей и временное перемирие двух противоречий. Дневной суеты и непрекращающейся гонки с вечерним тихим отдыхом и семейными разговорами.

— Например, лет через 20 вы где будете жить?

— Здесь, в поселке. Я скажу совершенно банальную вещь: я здесь родился, вырос. У меня стартовые возможности были гораздо хуже, чем у других. Нас, троих детей, мать поднимала одна. Отец 15 лет был лежачим больным. Мама за ним ухаживала, работала на двух работах: кондуктором автобуса, топила печки. Я вырос в обносках брата. Нам через родительский комитет брали в кредит в магазинах зимние пальто. Поэтому, когда мне сейчас говорят, что я какой-то богатый, мне просто смешно становится.

Я всю жизнь пытался двигаться вперед сам, где-то шажками, где-то шажочками, всегда старался идти вперед. Это всё здесь у всех на глазах происходило. Здесь встретил свою женщину, которая стала матерью моих детей. И мне здесь комфортно жить.

— А дети где живут?

— Дети в Иркутске. Если они сказали бы: «Мы будем жить в Агинском», — я был бы рад. Но они захотели в Иркутске. Поэтому я никогда молодежи не говорю о том, что вы обязаны поднимать малую родину. Потому что считаю, у меня морального права нет на это. Но это их выбор, им были открыты все дороги. У нас, у бурят, еще так заведено, что взрослые помогают встать на ноги максимально чем могут.

Я же, пока хожу ногами, пока в состоянии что-то делать сам, никуда не поеду. Другое дело, что на сегодняшний день есть неплохие возможности для путешествий.

— Да, кстати. Что такое «Зайгуулай хормойдо hалхин хабшуулдаа»?

— Есть такая народная пословица, не очень приличная (смеется), переводится примерно как «ветер странствий, ветер хождений и поездок залетел под подол и заставляет шастать везде».

Беспомощность, возведенная в абсолютную величину, и гордость за сына, эти два противоречивых чувства разрывают материнское сердце. Тревожные ночи бесконечно длинны, и горькие рассветы становятся причиною инея седых волос. Постоянное чувство вины за то, что не уберегла и не остановила, не покидает измученную душу.

Всё она понимает, ведь с отцом его растили в любви, сделали всё для того, чтобы он вырос достойным сыном, продолжателем славного рода, но почему тогда беспокойство становится только сильнее.

А на коротком видео с той стороны родные глаза, наполненные болью, исхудавшее лицо в кровоподтеках по-прежнему гордо поднято. Видно, что били, били безжалостно, размеренно, со смаком, а сын держится, из последних сил, но держится.

— Фамилия, имя, отчество? Воинское звание, номер части? Кто ты?

— Я бурят!

— Скажи на камеру, что ваш главный — предатель и преступник!

— Нет, не скажу. Ответ короткий: он мой Президент.

Он знает, какая цена его ответу и что за этим последует, но по-другому никак.

Сахюусаны, отзовитесь на материнские молитвы, для вас не существуют время и расстояния. Пожалуйста, не заплутайте на перекрестках человеческих судеб, найдите в этом огромном мире этого мужественного и достойного воина, вы ему сейчас нужны как никогда.

Передайте ему, пусть держится, и вся любовь родной земли «тоонто нютаг» будет твердой опорой, а вольный ветер бескрайней степи не даст упасть на колени.

P.S. Прошли тяжелые, полные бесконечного ожидания недели, и вот радостный звонок, он среди своих. Выстоял, не посрамил отцовское имя, и его воздушный конь удачи по-прежнему гордо реет в прозрачной вышине.

— Можете ли вы позволить себе относиться к спецоперации не как глава поселка, парни из которого гибнут, а как человек?

— Это очень сложная тема. В поселке погибших немного. В большинстве своем идут служить по контракту ребята из сёл. Ну объективно — потому что там работы нет.

И для меня это очень большая трагедия. Я согласен с тем мнением, что это вынужденный шаг. Я понимаю, что и президент как Верховный главнокомандующий был бы рад, если было бы другое решение. Любой человек был бы рад. Но я понимаю, что это тяжелейший вынужденный шаг. Значит, других вариантов не было.

— Что вы подумали 24 февраля?

— Я, честно говоря, никогда не думал, что так может быть. Это всё нужно было вместить в себя, на это ушло, наверное, недели две. Знаете, почему еще сложно? Потому что мы же это видим с глубины наших местных событий. Не глазами тех ребят, которые за лентой.

С момента начала операции, когда к нам начали приходить первые погибшие ребята, мы все, главы четырех районов и округа, сразу договорились, что будем ездить на все похороны, независимо от того, в каком они районе. Это важно для людей, важно для нас. Оказывали какую-то определенную финансовую помощь. Но суть даже не в финансовой помощи, а в том, что мы действительно разделяем боль. Это тоже сложно. Представьте, быть на нескольких десятках похорон.

Это при всём при том, что буряты вообще очень выдержанный народ. Я всегда удивляюсь, насколько мы не показываем свои эмоции. Я вижу, какое горе у матери, но она не бросается на гроб, не рвет на себе одежду. Стоят мать с отцом, жена, трое маленьких девочек рядом. А ребята действительно герои. У них был выбор, они могли разорвать контракт, что многие и делают. Но они этого не сделали и пошли до конца.

— А что ваши дети думают про спецоперацию?

— Мнения разные. Есть и противоположные, что этого не нужно было делать, что у каждой страны свой выбор и так далее. Я уважаю право выбора своих детей. Но при этом стараюсь максимально донести позицию. Но мы крайне редко об этом разговариваем, потому что, во-первых, мы живем в разных городах. А, во-вторых, я думаю, что нет необходимости каждый раз разговаривать об этом. Конечно, поначалу мы обсуждали, друг другу донесли свои позиции, но при этом дальше своего мнения дело не продвигается.

— Что бы вы делали, если бы ваши совершеннолетние дети начали выходить на акции протеста?

— Я бы запретил. Я сказал бы, что нельзя этого делать. И они бы меня послушались. Давайте четко понимать: да, действительно, у них есть право выразить таким образом свое мнение, но при этом нужно понимать, что пока идет спецоперация, мы все должны быть на одной стороне. На стороне государства, на стороне президента. По-другому быть не может. Нельзя оскорблять свою родину, это неправильно, недостойно.

Скоро обед, а Димчигмы всё еще нет, а ведь еще утром ушла в больницу, но тут знакомо скрипнула калитка и встрепенувшийся было хотошо Банша, узнав хозяйку, лениво улегся в конуре.

Жену было просто не узнать, глаза светили так ослепительно, блестели ярче крыши Агинского дацана, на минуту ему показалось, что перед ним стоит восемнадцатилетняя девушка, она дышала так часто, как будто ей не хватало воздуха. Не заболела ли она, озабоченно подумал Гомбо. «Что случилось, говори, не томи!» — почти выкрикнул он. Димчигма, взяв его ладонь в свою, тихо сказала: «Ты станешь отцом». Ему понадобилось несколько минут осознать и прочувствовать эту удивительно счастливую новость, всё это время он молчал, как последний дурак, а лицо расплывалось в широкой улыбке. Вот тут-то его прорвало и он крепко обнял жену.

— О, Бурхан багша, гурбан Эрдэни, я снова стану отцом! — выдохнул он. Давно забытое чувство отцовской радости заполнило его без остатка и легким пушистым облаком начало поднимать ввысь к солнцу.

— Нет ли у вас идеи написать книгу?

— Нет. То, что я что-то пишу, вовсе не означает, что я писатель.

— Да. Но у вас хорошие тексты.

— Чего лукавить, мне нравится, когда люди говорят: «Вы хорошо пишете». Может быть, это какой-то стимул. Но я еще раз повторю, что я довольно критически отношусь к себе. Мне кажется, что для того, чтобы писать книги, нужно какое-то литературное образование.

— Может. Но если вам поставить запятые, будет готовая книжка.

— Это просто моя отдушина. Я не пью, не курю, дебоширством не занимаюсь, но отрицательной энергии скапливается достаточно, более чем.

— Вы хотите сказать, что тексты у вас — сублимация отрицательной энергии в творческую?

— Я человек очень эмоциональный, и я достаточно болезненно переживаю какие-то вещи. Посты — это то, что дает мне возможность отвлечься, разрядиться, передать свою добрую энергию, которая у меня есть, я надеюсь, в виде неких рассказов. Без подхалимства, без желания кому-то угодить, без желания показать себя каким-то суперчеловеком и так далее. Просто я пишу, о чем думаю, о чем переживаю.

— А раньше, до появления в вашей жизни малой прозы, вы куда эту энергию тратили?

— Читал. Много читал. До того, как я стал чиновником, у меня не было в жизни каких-то больших конфликтных историй. Ситуаций, когда я понимаю, что любое мое решение не может удовлетворить всех. Критики в таком объеме. Но я должен принимать решения, иначе какой я руководитель? Всё это возвращается обратно в виде отрицательной энергии. Поэтому я начал писать.

— Что будет дальше с Гомбо?

— Я не знаю. Больше всего я боюсь начать писать про них, потому что я обязан писать, что-то выдумывать, вымучивать. Мне кажется, если я начну вымучивать, то люди это поймут.

А для меня очень важна эта искренность. Важно, чтобы люди понимали, что я несовершенный человек, что у меня бывают ошибки, заблуждения, какие-то личные симпатии, антипатии, и при всём этом такое я пишу искренне.

В детстве у нее была самая модная зимняя шапка, такой не было ни у кого в нашем дружном классе. Она, весело сверкая разноцветным искусcтвенным мехом, так и манила нас, мальчишек, сдернуть с ее головы, что часто и удавалось сделать, но нужно было вовремя увернуться от ее крепкого кулачка, а это удавалось довольно редко. Если попадет кулаком в ухо, то звон в ушах стоял более чем приличный.

Погодите, сейчас посчитаю, сколько лет мы с ней дружим. Бог ты мой, уже сорок шесть лет мы вместе живем в родном поселке, идем одними улицами, делим радость и печаль.

Уверен, все помнят знаменитую фразу из мультика про Простоквашино: «Адмирал Иван Федорович Крузенштерн — человек и пароход!», а смысл этой фразы в том, что пароход не назовут именем плохого человека. Ну так вот Роксана Дашинимаевна — это даже не пароход, а буксир и ледокол вместе взятые, кто ее близко знает, может это совершенно точно подтвердить. Проблем у нее, если уж совсем честно, побольше чем у многих и многих из нас, но я ни разу не слышал, чтобы она жаловалась на превратности судьбы, обвиняла в своих трудностях кого-то, просто молча и спокойно старается всегда идти вперед.

Нашу школу олимпийского резерва № 3 трудно представить без нее, настолько она прочно вросла корнями в свой сплоченный коллектив, а наш класс — тем более. Главный финансист семидесятых, неизменный участник всех мероприятий, ни одно обсуждение вопросов и проблем не обходится без ее авторитетного мнения и веских аргументов. Посмотришь на мою подругу и одноклассницу, вроде бы ничего необычного, всё как у всех: семья, дети, работа, друзья, но на самом деле она полна идей и планов, я даже не успеваю проследить за ней.

Вот смотрю, в социальных сетях она неделями упрямо держит планку, то пробует свои силы в интернет-торговле, не чурается и прямых продаж, самое-то главное: всё у нее получается, при этом содержит домашнее хозяйство и держит руку на пульсе жизни всех друзей.

Вот такая она, Роксана, веселый, надежный, неунывающий и стойкий мой друг.

Что-то давненько я не заглядывал на ее страницу, может, она уже перешла с удержания планки на аквааэробику или фитнес, она это может, я точно не удивлюсь.

— У вас есть удивительный для регионального медиапространства проект «Поселок и люди». На него какая обратная реакция?

— Очень хорошая.

— Бывает, что говорят: «Зачем ты про меня написал, а про него не написал?»?

— Да.

— А что «Почему про меня не так написал хорошо?»?

— Нет.

— Вы сами придумали эту идею?

— Сам.

Лето семьдесят третьего года выдалось на редкость жарким и засушливым, даже видавшие виды старики и те не могли припомнить такого лета.

Посеревшие от вездесущей пыли тополя печально поникли, июль на улице, а порыжевшая трава уже пожухла и сердито шуршала под ногами.

В один из таких дней к нам по просьбе отца пришел печник, звали его Никифор Павлович, в деревне же все его знали как Палыч Не Ссы.

Печка наша такая же старая, как и хата, с прошлой зимы требовала ремонта. Что-то с ней случилось, начала дымить, чадить сизым дымом, и тяга куда-то запропастилась.

Палыч был печник знатный, про таких говорят: «Мастер — золотые руки», клал печи на любой вкус, по всей округе о нем шла добрая молва.

Был он неразговорчив, скорее, угрюм, и улыбка редко появлялась на его обветренном лице. Жил тихо-мирно бобылем со своей старенькой матерью на дальнем от нас конце деревни.

Если у человека руки растут откуда надо, то он может всё что угодно. Изба Палыча Не Ссы никогда не пустовала, то самовар принесут, прохудился, нужно залудить, то ребятишки старенький «Орленок» притащат: в очередной раз прокололи колесо. На все просьбы и мольбы просящих о помощи людей у него был только один ответ «Не ссы, сделаем». И действительно всё ремонтировалось и оживало в его руках.

Позднее утро, жаркое солнце уже накрыло деревню своими беспощадными лучами. Я проснулся от ароматного запаха пирожков с капустой, что-что, а мама в этом деле была великой мастерицей, пирожки получались у нее такие румяные и духмяные, что мне казалось: могу съесть целых сто штук. Не забывая жарить, она негромко рассказывала Палычу деревенские новости.

Вдруг резко запахло гарью и щиплющий глаза дым начал сочиться через приоткрытую дверь. Громкие крики встревоженных людей, бабьи причитания и визгливый лай деревенских собак сплелись в одну картину, причиной всему, оказывается, был горящий соседский дом.

Еще не отошедший после вчерашней пьянки глава семейства дядя Митя, рано полысевший мужик лет сорока с отвислым брюхом, раскрыв рот, смотрел на горящую избу, жена его, тетка Марья, худая, как щепка, мать пятерых детей, растерянно прижимала к себе сбившихся в кучу ребятишек. В этот момент она поневоле напомнила мне нашу клушу Рябу с цыплятами.

Но тут пронзительный вой тетки Марьи заглушил весь этот бедлам, она орала так отчаянно и надрывно, звала маленьких сестер-погодков, им еще не было и пяти. В этой страшной панике и суете они остались дома.

Тетка рвалась в избу за ними, но толпа еле ее удерживала, было страшно смотреть на ее отчаяние и материнское горе, глаза — два глубоких омута — были доверху наполнены слезами, а рот кривился от немого крика.

И тут Палыч, опрокинув на себя бадью с водой и крикнув «Не ссы!», забежал прямо в гудящее пламя. Секунды превратились в часы, казалось, его нет целую вечность, наступила гробовая тишина, прерываемая треском лопающегося шифера и шумом падающих балок.

Наконец-то отчаяние сменилось надеждой, толпа радостно зашумела, из объятого пламенем дверного проема вышел Палыч, держа подмышками двух девочек. Шел он очень медленно, еле передвигая ногами, было видно, что ему с трудом дается каждый шажок.

Ну вот, наконец-то, девочки целехонькие, хотя и до смерти напуганные, в объятиях радостной мамы, она, заливаясь слезами, судорожно обнимала их, толпа обступила на время, забыв о Палыче.

Он устало присел возле занозистого штакетника и глухо закашлялся. Лицо, грудь, спина и руки превратились в одну сплошную обожженную рану, кровавые волдыри покрывали все видимые части тела. Глухо застонав, он медленно повернул лицо к ребятишкам и, сказав: «Не ссыте, всё нормально», — потерял сознание.

Еще целую неделю в районной больнице Палыч упрямо боролся с безжалостной смертью, натужно хрипя сгоревшей гортанью и аккурат в Финогеев день перед вечерней дойкой его измученная душа тихонько отошла, на прощание прошептав: «Не ссыте…»

— У меня такое воспитание, что я всю жизнь стараюсь людям помогать, насколько могу, и очень часто получаю в ответ, мягко говоря, заднюю часть тела. Меня этим постоянно упрекают и супруга, и на работе говорят, что надо быть хитрее, прагматичнее.

— Мне кажется, это в некотором роде и ментальные забайкальские черты?

— Ну наверное. Но вот это всё: «Не бери на себя много, побольше ответственности скидывай на замов» и так далее. У меня так не получается. Я не для того сюда пришел.

— А для чего вы сюда пришли?

— Попытаться в поселке что-то сделать хорошее.

— На это есть реальные полномочия?

— Да. Но, конечно, одно дело — полномочия, другое дело — деньги. Например, дорожный фонд. Если говорить совсем по-простому, он складывается по какому-то определенному коэффициенту из протяженности дорог. Допустим, у нас в поселке энное количество дорог, которое с годами не меняется. Ну если меняется, то в большую сторону и совсем чуть-чуть. Мы же не можем за год построить 30 новых улиц? Не можем.

И, конечно, у нас есть определенная сумма дорожного фонда, которую мы имеем право потратить на дорожное содержание. Я не имею в виду капитальный ремонт. Это ямочный ремонт, уборка снега, песка, установка дорожных знаков. На сегодняшний день денег на это просто катастрофически не хватает.

Самый простой пример — ливни. Последние три года идут такие ливневые дожди, каких не было последние 15–20 лет. У нас в разы выросла потребность в ремонте: поселок находится в котловине, один ливень наносит ущерба на сотни тысяч. Он оставляет промоины по 2–3 метра. Мы до сих пор не можем разгрести последствия ливней, которые были еще в первое лето моей работы, в 2020 году.

А население имеет право и обязано требовать с нас качественные дороги. И есть контролирующие органы, которые тоже выполняют свою работу и говорят нам выполнять. Но каким образом мне это сделать, если у меня на этот год фиксированное количество денег?

Мы стараемся максимально что-то делать. Где-то помогает региональное правительство, администрация округа. Но этих денег недостаточно, и понимание того, что я никогда не смогу это решить, на самом деле угнетает.

— Вы осознавали это, когда заходили на пост главы?

— Я понимал, что будут трудности, да, но глубины не понимал до конца.

— А был момент, когда вы подумали: «Что я вообще здесь делаю? Сейчас занимался бы бизнесом дальше».

— Был, да, в конце первого лета. У меня была мысль: «На хрена мне это надо, я зачем сюда вообще пошел?!» Но дал себе внутренний срок до конца года посмотреть. Мне очень сложно было даже не то что вникнуть в процесс работы, а даже просто физиологически перестроиться. Понимаете, 15 лет быть предпринимателем, всё лето ходить в шортах, сандалиях, а надо надеть туфли и сидеть в кресле с 9 до 6. Это во-первых.

Во-вторых, было очень сложно понять, принять эти многочисленные совещания.

— Как форму работы?

— Да. Я даже думал, какую надо иметь чугунную задницу, чтобы столько сидеть. Я не говорю, что они пользы не приносят. Конечно, они в большей степени нужны, иногда нет: какие-то вопросы можно решить буквально в течение 10 минут.

Но в бизнесе было по-другому: если я сказал, допустим, проведу оплату завтра, я ее проведу. Если я говорю, что мне надо привезти такой-то товар такого-то числа, мне привезут. Здесь всё гораздо сложнее.

Третий фактор — это бюрократия. Натуральная бюрократия, начиная от миллиона мониторингов. Это тоже сложно воспринять.

— Ну и зарплата меньше? На что вы живете, на средства от бизнеса?

— Конечно, зарплата — это вообще больная мозоль. В первую очередь даже не для меня (у меня ситуация другая), а для моих сотрудников. Человек, который пришел после института, хочет работать, приносить пользу, придет на 21–23 тысячи рублей. В моем понимании это крайне несправедливо. При всём моем уважении к вышестоящим органам всю эмоциональную нагрузку несем мы. Простой человек, у которого размыло дорогу либо не горит свет, не пойдет жаловаться правительству. Он придет ко мне. И, конечно, текучка большая.

Всего неделя остается до начала ноября, месяца, когда раньше начиналась зима, уже настоящая, такая добротная, с крепким морозцем, заставляющим поскорее надеть кроличьи шапки-ушанки, пальто на ватной подкладке в разноцветную клетку и суконные ботинки. Наступала пора, когда по улицам поселка разносился едкий запах паленой щетины: агинчане начинали готовить «уусэ».

Это «священнодействие» не обходило стороной и наш дом, ежегодный ритуал, как правило, происходил на Седьмое ноября — День Октябрьской революции. Отчим Максим ахай с утра, приготовив прикорм, петлю из металлической проволоки и большой колун, заходил в свинарник. После ожесточенного, но недолгого сопротивления судьба Бори была предрешена. Не знаю почему, но все свиньи у нас, независимо от гендерного положения, именовались Борями.

Ну а дальше, после того как туша была опалена, в работу включались я и сестренка. Кипяток, острые ножи и старое покрывало делали чудеса: не проходит и полутора часов, и бледно-желтая туша готова к разделке.

Само собой, свое мясо и, главное, мамино фирменное соленое сало, с прослойками нежного мяса, бесподобным запахом чеснока, черного перца, щедро пересыпанное ядреными крупинками соли, до поздней весны позволяли разнообразить наш, в общем-то, небогатый стол.

А сейчас практически до середины ноября плюсовая температура, ноябрьские праздники трансформировались в новые искусственные торжества. Да и свиней уже почти не держат, в любом магазине можно купить сало соленое и копченое, бекон и грудинку, карбонад с бужениной.

Всё же, несмотря на все эти метаморфозы, наше старшее поколение обязательно будет отмечать очередную годовщину Великой октябрьской революции, сидя за праздничным столом с рюмкой водки и закусывая салом домашнего приготовления.

— Чтобы было четкое понимание, я совершенно открыто скажу: у меня был бизнес, я никогда этого не скрывал. Это магазин алкоголя, я его создал с нуля и этим горжусь. Это был новый для поселка формат открытых полок, ассортимент порядка 1300 наименований, ни одного отравления за все годы работы. Всё это работает. Понятно, что сейчас им руководит дочь, я к нему на сегодняшний день имею отношение только на уровне советов. Но я же понимаю, что я здесь всю жизнь работать не буду и государство меня и мою семью кормить не будет. Но семейный бизнес останется.

— А в вас тыкают этим бизнесом?

— Конечно.

— С какой периодичностью?

— Регулярно.

— А тем, что это бизнес на алкоголе?

— Конечно. Но это такой же легальный бизнес, как и любой другой. Это во-первых. Во-вторых, я сам вообще не употребляю алкоголь, можно сказать, с 1992 года. В 1993-м у меня родилась дочь, я рюмку выпил. В 1996 году родился сын, я выпил две рюмки. После этого ни грамма ни шампанского, ни пива — ничего не пью.

В-третьих, если бы у нас колбаса полукопченая продавалась, как водка, я бы продавал колбасу. Я ушел из наркоконтроля, для меня было важно в тот момент как можно быстрее обеспечивать семью, наладить твердый динамичный бизнес. Конечно же, это алкоголь, который востребован. До этого я начал изучать рынок и увидел эти винные централизованные магазины, где человек может купить не только водку, но и хорошее вино. Для меня это было тоже очень важно. Создать место, где можно будет купить испанское, новозеландское, чилийское, какое угодно вино, и где я смогу объяснить человеку, какое вино к чему идет и так далее.

Я считаю, что любой нормальный человек может себе позволить выпить в пятничный вечер.

— Нормальный да. А зависимый нет. Нет ли у вас внутреннего ощущения, что с учетом масштабности алкоголизма в Забайкальском крае это не совсем этичный бизнес?

— Нет. Человек сам себя делает, и это выбор каждого, чем он будет заниматься и как он по этой жизни идет.

— А если бы в нашей стране было разрешено продавать героин, вы бы стали продавать героин?

— Категорически нет.

— А почему водку — да?

— Я всегда исходил из того принципа, что алкоголь — это такой же законный бизнес, как все остальные, во-первых; а во-вторых, человек должен иметь право выбора именно в сфере алкоголя. Он не должен чувствовать себя ущербным, что он не может купить себе текилу или виски. Это были два моих основных принципа. Но в любом случае внутренние барьеры должны быть у человека. Героином нельзя торговать не только потому, что героин запрещен, а потому что наркомания — это настоящая смертельная болезнь.

— А алкоголизм?

— Несомненно, алкоголизм — это однозначная беда, других мнений быть не может. Конечно, сложно соединить в сфере продажи алкоголя легальный бизнес и этическую составляющую, да и вряд ли получится. Как бы я ни объяснял причины и логику моих решений в бизнесе, всегда будет присутствовать мнение, что алкоголь — это зло и я наживаюсь на этом.

Также хорошо понимаю, что сфера продажи алкоголя удобная и всегда актуальная мишень для критики, такой козырь, который можно всегда открыть, когда нужно или выгодно.

Может, еще кто помнит о тех смутных и тяжелых девяностых годах, когда в округе месяцами не платили не то что зарплату, даже пенсии получали с перебоями, когда из окон благоустроенных домов торчали трубы буржуек и, извините за выражение, нечистоты стекали по ул. Комсомольской, превращаясь в замерзшие потоки. Было такое? Было. Почему я об этом пишу? Причин тут несколько.

Во-первых, нас слишком мало, чтобы мы забывали свою историю, неважно, давнюю или современную. Во-вторых, попытки свалить на одного человека все проблемы и негативные моменты давно ушедшего объединительного процесса, да и в какой-то степени сегодняшнего дня, и при этом напрочь забывая его роль и место в становлении и развитии округа в новейшей истории как самостоятельного субъекта нашего государства, я категорически не приемлю. Ну, и третья причина заключается только в одном выражении: «Без прошлого нет будущего».

— Я смотрела интервью с вами на YouTube, ведущий там в формате блица спрашивал: «Осипов или Жамсуев?» И вы ответили: «Жамсуев».

— Да. Не подвергая сомнению авторитет Александра Михайловича, я всегда считал, считаю и буду считать, что Баир Баясхаланович — это лидер нашего народа, независимо от должностей, которые он занимал, занимает и будет занимать, дай бог. Я считаю, что народ без лидера жить не может. Это человек, который смог переломить сознание народа в тяжелые 90-е годы.

Я не был в то время в его команде — ни в хорошие годы, когда наш округ поступательно двигался вперед, ни в те сложнейшие моменты объединительного процесса, поэтому говорю как простой человек.

— Насколько его авторитет высок в округе сейчас, а главное, может ли кто-нибудь с ним конкурировать?

— В округе на сегодняшний день — никто. Абсолютно. Рядом нет того человека, который был бы похож по авторитету, по стратегическому мышлению, даже просто по человеческой харизме. При всём уважении ко всем руководителям нашего округа. И я в том числе.

— Давайте еще обсудим с вами трансформацию округа после референдума. Как оцениваете вы объединение и последовавшие за ним изменения именно в округе, а не в регионе?

— Я считаю, — и это, опять же, мое субъективное мнение, — что на момент принятия решения у нас, к сожалению, других вариантов не было, как поддержать общегосударственный курс. Это первое. Я хочу поставить себя на место Баира Баясхалановича в тот поворотный момент и понять, что я мог бы сделать на его месте.

Когда передо мной стоит огромная государственная машина, которая однозначно, без люфта говорит о том, что пришло время укрупняться, что нужно делать? Конечно, у него был первый вариант: как говорится, наплевать на всё, грубо говоря, и отказаться, попытаться оспорить это всё и остаться субъектом. Второй вариант был просто уйти в отставку. Он же мог это сделать?

— Мог, но это плохой вариант: ни на что не повлияет.

— Такой вариант есть — уйти в ореоле мученика. У него тогда были мощнейшие ресурсы. Может, даже не мучеником, а героем, который не поддался давлению. Оставил принятие решения на других.

И третий вариант: извлечь максимальную выгоду из ситуации, насколько это возможно, что и удалось сделать.

Легко сейчас говорить о том, что Баир Баясхаланович слил округ, продал округ и так далее. Но это несправедливая позиция.

— Кобзона помнят в округе или уже нет?

— Помнят. Понятно, что время идет, и в любом случае, какой бы человек ни был хороший, заслуженный, со временем это уходит на второй план.

— Давайте посчитаем: сколько лет тем людям, которые помнят большие концерты Кобзона?

— Думаю, это те, кто старше 30. Я боюсь ошибиться, где-то в 1998 году был первый концерт Кобзона. Я был живым свидетелем того, что Иосиф Давыдович пел один чуть ли не два часа, когда самолет с другими артистами опоздал. В то время моя дочка была маленькая, она всё время говорила, что хочу увидеть Овсиенко. И мы все вместе с семьей были на том концерте.

Более того, говорить, что Иосиф Давыдович — это тот человек, который привозил мешками деньги; что благодаря ему и его авторитету всё расцвело в округе — тоже неверно. Нужно понимать, что это была работа единой команды, и рычаг решений был в округе. Я могу говорить об этом не как глава, как обычный человек.

— Вопрос как обычному человеку и жителю поселка Агинское: какой из последних четырех губернаторов, на ваш взгляд, наиболее эффективен?

— Об этом сложно говорить, потому что у каждого был конкретный период времени. Но с точки зрения эффективности, конечно, Александр Михайлович: его приход совпал с вступлением Забайкальского края в Дальневосточный федеральный округ, что дало свои преференции, которых не было у предыдущих губернаторов. Это сыграло большую роль.

В моем неизбалованном малолетстве деликатесов не было, нет, мы не голодали, свинины, сала соленого, квашеной капусты и картошки было вдоволь. Хлеб, слегка намоченный в воде и покрытый песковым сахаром, вот он, «Сникерс» нашего детства. Что из них полезнее, можно поспорить. Летом — зелень, морковка с огурцами, смородины и малины было завались.

Не так часто, но всё же мама привозила палку-две полукопченой колбасы нашего агинского мясокомбината, который располагался в заречной части поселка. «Колбаска», уверен, многие помнят этот райповский цех, и ведь вкуснее колбасы не было, это неоспоримый факт. Это был долгожданный момент, отрезаешь большой ломоть свежего духмяного орловского хлеба, сверху — пару кружочков ядреного репчатого лука и отламываешь кусок колбаски. Запах свежего копченого мяса стоял такой густой, что аж скулы сводило, нам с сестренкой хватало не более десяти минут, чтобы расправиться с мамиными гостинцами. Почему-то всегда нравилось есть всухомятку, так вкуснее, что ли, было, не знаю.

Может, это ностальгия тихонько греет душу, или возраст дает знать. На самом-то деле ничего плохого в сегодняшнем гигантском разнообразии продуктов, одежды и различного рода услуг, конечно, нет.

Мир меняется, вместе с ним и мы, но так охота иногда купить банку «Завтрак туриста», пачку грузинского чая № 36, в бумажном пакете полкило «Дунькиной радости», ну и бутылку «Агдама» для дружеской посиделки.

— Мешает вам в работе то, что вы советский человек, или помогает?

— Помогает. Всё-таки я до сих пор верю в порядочность.

— А вам не жалко, что мы как страна так и не построили коммунизм?

— Нет, мне не жалко. Мне жалко, что мы не построили коммунизм и при этом не смогли построить и капитализм.

Я знаю, почему вы спрашиваете. Потому что я часто возвращаюсь в постах к этой теме.

— Нет, потому что мне жалко, что мы не построили.

— Мне жалко того прошлого, которое у нас было. Да, у нас много чего не было. Да, многие говорят, что у нас был железный занавес, мы ходили в одинаковых валенках, и доля логики в этом тоже есть, спорить не буду. Но мне кажется, больше хорошего было, чем плохого. Хотя, конечно, нельзя отвергать тот факт, что мы были молоды, и, может быть, сейчас это ностальгия, которая перекрывает объективность.

Сейчас, разменяв девятый десяток, Дарима могла позволить спросить у себя, была ли по-настоящему счастлива, могла ли по-другому сложиться ее жизнь. Но, когда она осторожненько заглядывала в комнату, где спали беззаботным сном семеро внучат, все вопросы просто теряли всяческий смысл. Вот они тихонечко сопят, цена и назначение всей жизни, пятеро Алешиных и двое Оюны. Смешные, шумные, хулиганистые, пять мальчиков и двое девочек.

При всём понимании важности воспитания детей родителями летние каникулы по праву бабушки принадлежали только ей. Какое это радостное и сладостное время, что может быть лучше того мгновения, когда изголодавшиеся внуки, проведя полдня на речке, прибегая, наперебой кричат: «Хугшэн эжы, нагаса эжы, мы хотим хлеба со сметаной!» А сколько ссадин, разбитых коленок, никакой зеленки не хватит, а шумные перепалки из-за единственного видавшего виды велосипеда. Даже ежедневные работы по хозяйству: прополка огорода, поливка смородины с малиной, пастьба любимицы Малаадай с двумя козами нисколько не мешали веселой толкотне и летнему настроению малышни.

Только настойчивое булькание вскипевшего чайника заставило ее отодвинуть в сторону набежавшие размышления, до Первого сентября осталось меньше недели, пора ждать приезда детей. А значит, наступило время готовить домашние гостиницы: творог, сметану, варенье, домашние яйца, да и любимое Оюнино борсо не забыть бы, еще ведь нужно заштопать носки внучат, постирать и отмыть этих озорников.

«Бурхан багша, сколько дел, за что же ты на меня ополчился, за какие такие прегрешения?!» — весело улыбнувшись, подумала Дарима, и наступающий день гостеприимно распахнул перед ней свою дверь.

— Почему у бурят нет чужих детей? Как это устроено?

— Я считаю, что это для нашего народа вообще базовые вещи.

— Но общероссийская тенденция не такая.

— Мне кажется, что это потому, что мы всё-таки немногочисленный народ.

— Важно всех сохранить?

— Да. Это одна из причин. Вторая причина — это, наверное, воспитание. Вековые традиции, которые говорят о том, что такого не должно быть. И третья причина в том, наверное, что у нас в житейском плане немножко проще: у нас же исторически очень много усыновленных детей. Бывает, люди узнают, что родители им неродные, уже в зрелом возрасте. Это считалось нормой, даже некой восстановленной справедливостью, благодеянием, когда, допустим, сестра отдает своего ребенка брату. Сейчас, конечно, такое всё реже происходит, но происходит.

— Включаетесь в воспитание внуков?

— Мы достаточно много с супругой на эту тему разговаривали и всё-таки приняли решение, что воспитанием внука должны заниматься родители. Потому что я достаточно много примеров видел, когда бабушки, дедушки забирают ребенка, воспитывают, а его родители учатся, еще что-то делают.

Я считаю, что, если вы родили, вы должны нести ответственность и воспитывать ребенка. На каникулы — вопросов нет, а кардинально — нет.

В медленно светлеющее рассветное окно деликатно так постучался мой пятьдесят третий день рождения.

Даже и не знаю, как же описать нахлынувшие с раннего утра чувства. Появился на свет, рос, дружил, учился, служил, работал, полюбил, женился, родил детей, помогал, отзывался, мечтал, шел вперед.

На самом-то деле ничего необычного, всё как у всех: есть чем гордиться, есть свои неудачи, где-то падал, но всегда вставал, ставил цели и достигал их. Учился жить у умных людей, пытался помогать по мере своих сил и отдавать частицу своей заботы, души и сердца, если пожал руку, то не отпускал ее, старался всегда держать слово. Есть свои недостатки, ну как без них, есть ошибки и поступки, которые хотел бы исправить.

Везло ли мне в жизни? Нет, не уверен, когда я родился, серебряная ложка обошла меня далеко стороной, но воспитание, цель и любовь способны на многое.

Задаю себе вопрос: «Успешный и богатый ли я человек сегодня?» Да, несомненно! Действительно, я успешен, богат своей семьей и друзьями. Я познал таинство любви, счастье семьи, гордость отцовства и нежность дедушки, радость понимания и, смею надеяться, уважение людей. Вот чем я действительно горжусь, это мерило моей жизни.

— Когда у вас срок заканчивается?

— Через 2,5 года.

— Будете заново баллотироваться?

— Не готов четко ответить, но скорее да, чем нет.

— Можно ли сесть на этой должности?

— Вам любой глава скажет это. Вообще, работа главы в современных реалиях — это постоянное балансирование между требованиями закона и желанием реально что-то сделать. Это совершенно точно я вам могу сказать.

Если ты хочешь работать и при этом ничего не делать, условно говоря, то есть не пытаться изменить что-то, освоить деньги, что-то сделать, то мало что получится или и вовсе ничего. Да, можно ходить на совещания с портфелем, где-то проголосовали, что-то сделали. «Пришла бумага? ну, ладно, здесь это нужно сделать, а здесь вот так можно, ну его к черту, зачем мне нужен тот геморрой, пусть будет на 500 тысяч меньше или давай это не будем делать, людям объясним, что денег нет, кто-то поймет, кто-то не поймет, да и фиг с ним — собаки лают, караван идет».

Меня всегда поражает, когда у нас очень мало денег на элементарные вещи, а на большие федеральные проекты находятся. С другой стороны, конечно, благодаря всем этим федеральным программам мы имеем возможность развиваться, а это очень важно, в первую очередь для жителей нашего поселка. У нас ведь, к сожалению, в огороде нет ни нефти, ни газа. Мы на сегодняшний день в городском бюджете имеем основной доход только в виде НДФЛ. И, конечно же, наша основная задача — это максимально, насколько возможно, включаться во все федеральные и краевые программы с малой долей нашего софинансирования. Это наш фундамент на сегодняшний день. И мы будем делать всё возможное, чтобы в них входить и, самое главное, качественно, своевременно реализовывать.

— И сесть тоже можно.

— Да. Достаточно много примеров у нас есть. Я сейчас не берусь оспаривать те или иные решения, у каждого своя правда.

— Как вы этот баланс между требованиями закона и желанием реально что-то сделать держите?

— Стараюсь, насколько могу.

— Взятки, откаты вам не предлагают?

— Слава богу, не было. Даже не потому, что я не беру, а просто это же элементарно всё вычисляется.

— Да-да, это самое удивительное, всё элементарно вычисляется, но кому-то дают и кто-то берет.

— Давайте еще раз вернемся к логике, почему я здесь. Это точно не финансовая сторона. С 1 июля зарплату нам увеличили на 10%. Я буду получать на руки где-то 90 тысяч. В моем понимании это совершенно не те деньги, которые должен получать глава. Я мог сидеть у себя в магазине, получать в несколько раз больше. Но для меня самым основным посылом было что-то изменить. И, к радости, многое получается. Конечно, многое и не удается, но многое получается. Поэтому я пришел на эту должность. И остаюсь тоже поэтому.